imed3

Оригинал взят у

Читая книжку М.Солонина в части, где он приводит документы первых дней войны, обнаружил цитату, задержавшую мое внимание. Вот она:

Письмо членов штаба обороны г. Ельня в ЦК ВКП(б) от 30 июня 1941г.

«Считаем экстренно необходимым довести до сведения Политбюро ЦК, что успехам немцев очень во многом, если не во всем, способствовала паника, царящая в командной верхушке отдельных воинских частей, и паническая бездеятельность в местных органах…

С 22 июня мы не получаем никаких указаний о нашей деятельности. Ни секретарь Смоленского обкома, ни председатель облисполкома не дали ни одного указания или совета и даже не отвечают на телефонные запросы. Почти единственная директива, которую мы получили 27 июня, датирована 23-м числом этого месяца, где облисполком требует сведения о состоянии церквей и молитвенных зданий…

Даже узкий круг руководящих работников не имеет хотя бы приблизительной информации о положении на близлежащих фронтах, плюс к этому видишь, что из Смоленска бегут, а областные власти молчат, и становится трудно ориентироваться и отличить правду от провокации… Если дальше каждый руководящий советский партийный работник начнет заниматься эвакуацией своей семьи, то защищать Родину будет некому.»

Марк Солонин «23 июня: «день М».

Что же такого примечательного в этом письме? – может спросить читатель. А Вы ничего странного в нем не замечаете? Вот готовый тест на сообразительность: Зачем Председателю Смоленского облисполкома 23 июня 1941 понадобились сведения о состоянии церквей и молитвенных зданий в Смоленской области? У него что, 23 июня других забот, что ли, не было? Почему состояние церквей стало единственной проблемой, озаботившей его в этот тяжелый для всей нашей Родины час? Что, в бога, что ли уверовал с перепуга товарищ председатель облисполкома? Или церкви срочно понадобились для обороны Смоленска и отражения фашисткой агрессии?

Пока читатели обдумывают свои варианты, я предложу свой. Состояние церквей заинтересовало Председателя Смоленского облисполкома неспроста. Утром 22-го он проснулся и узнал, что немцы напали и скоро будут в Смоленске. Некоторое время он просидел неподвижно, горестно обхватив рано поседевшую голову руками. Затем тяжелые удары и шлепки жены и тещи вывели его из этого состояния и он начал метаться по дому, оглашая его воплями и стенаниями, текст которых я приводить не буду, и пытаясь найти убежище, в котором можно было бы спрятаться от всех. Но он был извлечен оттуда стальной дланью жены и поставлен перед страшной правдой и суровой необходимостью действовать. После этого он сел за телефон и начал выяснять обстановку. Так прошел день.

На следующее утро стало ясно, что кошмар не приснился и продолжается. Немцы не передумали наступать и не вернулись в Волчье Логово, а наоборот, стремительно продвигаются к Смоленску, остервенело сигналя отступающим советским частям, чтобы те уступили центральную колею. Мучительная необходимость что-то делать надвинулась еще ближе. Собственно, выбор был небогатый: бежать сейчас, как это сделали, судя по молчащим телефонам, уже многие, или остаться в городе, ожидая немцев. Почему он не бросился решительно эвакуироваться вместе с семьей? Возможно, просто не мог. По городу уже носились неясные слухи о нападении диверсантов, врагов Советской власти, мародеров и лихих людей на огромные, протянувшиеся до самого горизонта, обозы со скарбом советских военных и партийных руководителей. Но главное – бежать было, похоже, просто некуда. По всему выходило, что очень скоро враг будет в Москве. Оставалось ждать немцев.

И тогда, осознав эту страшную необходимость, наш герой, воздев к небесам натруженные на партийной работе руки и уподобившись герою известного кинофильма, возопил: «Образ, образ несите!». Ведь немецко-фашистские захватчики славились своей нелюбовью к большевицкому режиму. И одно из главных обвинений, предъявляемых «красным дьяволам», касается богоотступничества. Вот придут немцы и спросят: кто святыни христианские топтал, а кто веру православную от безбожников защищал? Тут-то наш председатель и встретит их иконой и хлебом-солью. Супостаты первым делом ему: «А ну, докладывай о состоянии церквей и молитвенных зданий, показывай, как вы тут из божьих храмов общественные туалеты делаете». А он им: «Вот, Ваше Высокоблагородие, изволите видеть: как избавил Господь от жидо-большевистской нечисти родную землю, так сразу начали восстановление. Уже и крыльцо покрасить успели – вчера только. Красочка еще не обсохла, не извольте измазаться герр штурмбандфюрер. Мы ведь под Сталиным-то так настрадалися! Таперича на Вас токмо уповаем, опора Вы наша и надежа. Вы уж не обидьте – уборите ненавистных всем русским людям жидо-коммисаров, помогите изгнать навеки с землицы-то нашей. Я и сам пострадавший, у меня ж комиссары и мать и отца в лагерях сгноили». И в глаза так, в глаза ему, тевтонцу, трогательно все время смотреть, как девке на сеновале. И жопу так жалобно отклячить, чтобы фашиста проняло, чтобы он осознал всю всенародную скорбь за поруганные святыни. Глядишь, немцы оценят его рдения и назначат опять при гауляйтере управлящим. И заживет он еще лучше прежнего.

Кто со мной не согласен и готов найти в поведении нашего героя иные мотивы – добро пожаловать, приглашаю к дискуссии. Лично я никакой другой возможности объяснить сей феномен не нашел.

Тут, возможно, мои гости решат, что я испытываю недружественные чувства к предателям, перебежчикам и приспособленцам, как говорили в СССР. Нет. Ничего подобного. И чтобы объясниться, пришло время перейти к, собственно, теме поста.

…Он посвящен особенностям национального менеджмента в России, как я их понял. И главной особенностью является КОНФОРМИЗМ. Потому что основной принцип управления в России чрезвычайно прост: «Ничего не менять». Это очень напоминает инструкцию для не смыслящего в сложной технике идиота: «Главное – убери подальше свои руки и ничего тут не трогай». Возможно, такая традиция зародилась в те тяжелые времена, когда система управления только выстраивалась, а на руководящие посты назначались выдвиженцы, люди из низов, мало что понимающие в ее технологиях. Во всяком случае ясно, что этот феномен связан с непрофессионализмом руководящих кадров.

Любые социальные перемены в России делаются в целях сведения любых изменений к минимуму. Программа, в сущности, всегда одна: «При мне все будет, как при бабушке». Поэтому, от управленца требуется одно: лояльность начальству и чуткое следование существующей «линии партии», то есть мейнстриму. Все остальное – второстепенно. Из этого следуют и другие характерные черты российского менеджмента. Например, обесценивание личной ответственности. Успешный руководитель – это тот, кто овладел секретом избегания и уклонения от нее. Но в чем же тогда заключается его функция, если он ничего не делает и ни за что не отвечает? А это просто. ОН СОЗДАЕТ ИМИДЖИ. Вот это и есть главная задача. В простонародье это называется «надуванием щек». В сущности, руководитель в России – это во многом актер, что и объясняет традиционное сращивание и смешение представителей власти с актерской средой. Социальная власть выступает прежде всего как имидж, образ. В этом смысле, она представляет собой совокупность виртуальных идеологических символов и артефактов, все то, что называется «духовностью». Все это нам очень знакомо по СССР, который представлял собой тоталитарную секту в чистом виде. Но тоталитарные секты не случайно еще называют «деструктивными». Действительно, значительная часть энергии в таких обществах затрачивается не на созидательную деятельность, а на разрушение потенциала собственных членов. Креативные способности людей в таких обществах подавляются. Такой стиль управления характерен для коллективов, которые созданы, чтобы использовать своих рядовых членов в качестве доноров. Например, это может быть востребовано в странах, ориентированных на добывающие производства, где отсутствует необходимость научно-технической и вообще творческой деятельности. И человек и сама природа здесь выступают в роли источника некоего ресурса, который нужно выкачать максимально быстро и полно, до конца. В сущности, такая модель есть обычное хищничество. nbsp

Естественно, что чем сильнее в обществе это сектантское начало, тем большее значение имеет подчинение и меньшее – свобода воли, выражающаяся в готовности к принятию решений. Кстати, все т.н. «творчество» в секте – не более чем бесконечное воспроизводство агиток. Неважно, о каком виде «искусств» идет речь – о балете, хоккее или литературе. Управленец в таком обществе – это супервайзер (надсмотрщик) тоталитарной секты, пастырь. Его основная забота – поддержание мифа власти и лояльности к нему. Понятно, что в значительной степени это все относится и к нему самому. Он тоже должен постоянно демонстрировать абсолютную лояльность бредовым идеям, задавая тон общему безумию.

Во многом это обесценивает его собственную способность к принятию решений. Его позиция по отношению к руководству состоит в «чего изволите?» - угадыванию пожеланий власти, которых она, возможно, и не осознает. При этом, лояльность такого руководителя безгранична, но не к персоне, а к должности. Персона, лишенная власти, тут же становится «нон грата». Поэтому смена власти никак не отражается на лояльности нашего героя, он мгновенно и без усилий переключается с православия на марксизм-ленинизм и обратно.

В отношении подчиненных он обычно выступает простым посредником между ними и собственным начальством. Поэтому, питает надежды, что они сами найдут решение, как исполнить указания. Если же подчиненные терпят фиаско, такой руководитель, как и всегда, озадачен формой доклада о случившимся. Доклад имеет для него первостепенное значение: он позволяет приписывать себе успехи, достигнутые подчиненными, а все ошибки и промахи сваливать на них. Этим, часто, и ограничивается весь арсенал управленческих приемов.

Однако, все это может работать в замкнутых, изолированных коллективах, оградивших себя от остального мира «железным занавесом». Ни с какой конкуренцией и даже просто влиянием извне, тоталитарная секта справиться не может, ибо ей едва хватает энергии для перманентного подавления собственных членов. Она полностью неконкурентоспособна. Изначальная враждебность секты к своим членам, скрыть которую невозможно, ведет к вырождению и уничтожению подлинного товарищества и коллективизма. А также приводит к «противоестественному отбору», в котором побеждают худшие особи, а лучшие отбраковываются. Как только на горизонте появляются паруса энергичных, решительных и предприимчивых посланцев свободного мира, секте приходится договариваться с ними по-хорошему, иначе они просто разорят весь этот муравейник. Пастухам, ведущим стадо баранов, им нечего противопоставить. Все что они могут в стрессовой, требующей решительных действий, ситуации – это петь с трибун старую песню о главном: «Все хорошо, все хорошо. Не поддавайтесь панике. Ситуация под контролем». При этом, бросая толпы обезумевших баранов в горнило надвигающейся катастрофы и спешно у всех на глазах пакуя чемоданы. Ведь весь авторитет и могущество секты – не более, чем демонстрация имиджей, примитивное шоу.

Она может иметь власть только над собственными адептами.